Дух особого напряжения и готовности к мобилизации, которые источает лебаноновская земля, долгое время вовлеченная в войну, сопрягается с ощущением внутреннего разрыва. И знаки стремительного экономического роста – бил-бордоская накачка про-американскими рекламными образами, большое число дорогих автомобилей, фасады модных бутиков и обилие вещей, скроенных по последним лекалам, лишь увеличивают его.
Этот разрыв всякий раз проявляется неожиданно.
Как из-под земли возникает развороченный фасад старинной виллы, застывшей на обочине прибережной high way. Военный на танке, перекрывающий свободный доступ к пляжной полосе. Бросается в глаза слой нарочито-вульгарной губной помады на лице ливанки, которая, натянув вызывающие стринги и облегающую майку, курит кальян в придорожном кафе; выглядит, вследствие этих операций, привлекательно и немного отчаянно. Ведь она, безусловно, понимает, что в этой стране ей в идеале уготована единая роль – быть благоверной матерью, родить пару-тройку детишек, и, если очень повезет, катать их на выходные на Мерседесе по магазинам – то есть, жить по жестким мускулинным законам рода. Но действует она иначе: невыплеснутая до конца энергия отличает орнамент этой ориентальной страны от большинства других стран Арабского мира, где предпочитают демонстрацию мужской расслабленности и женской покорности.
Из-за пребывания в этом пограничье отдельные фрагменты лебаноноского орнамента запоминаются точнее.
Огромное число взметающихся ввысь артефактов различных культур и верований – мусульманских, баптистских, католических…
Местечко Batroun, куда мы попали под вечер, когда солнце садилось, и в прибрежных средиземноморский водах утопали отражения каменной финикийской стены.
Наконец, наш душевний провожатый в Tripoli по имени Али, который таскает в своей сумке карты города, накидки для посещения мечетей и кучу визиток, размноженные на ксероксе Трипольского культурного центра, Али без умолку болтает и ничего не просит взамен экскурсии – разве что добрую рекомендацию его имени своим друзьям, если мы посчитаем нужным…
И еще, рыже-белые снега Лебанона, которые напоминают шкуру тигра. Знающий сразу распознает в них ландшафт, характерный для Рамат А-Голан.
Широкий ухоженный серпантин, проложенный вдоль линии горнолыжных трасс и подъемников, привел нас в горную Harissa с его Our Lady of Lebanon, которую обожают паломники, и собором святого Павла. Чуть ниже располагался гостеприимный Jonish и наша гостиница у моря. Чудесным образом круг замкнулся.
В отличие от Лебанона, Сирия – фиминна.
Как женщина, она не раскрывается вся сразу, играет лукаво своими формами, уводит в сторону и запутывает. Зато те роскошные богатства, которыми она поделиться с тобой, когда решит раскрыться, поразят своей роскошью и многообразием. На этой земле их сохранилось несметное число - от римских мегаполисов в пустыне и святых арамейских пещер, сокрытых под покровом современных строений, до арабских базаров, перемещение по которым напоминает путешествие Симбада. Дамаск – открытое сердце Сирии.
Глазу поначалу не за что зацепится в нищем многонаселенном огромном городе, неоправданно дорогом, с огромным количеством грязных лавок, дешевых подделок и вопящих машин и людей. Но даже в этом чаду невозможно пройти мимо дамасского базара. Дамасский базар вскрывает суть этого места и открывает путь в старый город.
Арабский базар Дамаска являет собой гигантскую сумеречную трубу, наполненную разноголосицей и суетой. В нее проваливаешься, как в зазеркалье, в темных прорехах округлых потолочных сводов пробивается солнечный свет, но он не в силах захватить огромное пространство, наполненное базарной жизнью. Базарная жизнь захватывает тебя, и несет до самого исхода - исход символизирует белоснежная арка, открывающая пространство площади, над ней попеременно приветственно взметаются стаи голубей. Огромная маточная труба выплевывает тебя из своего чрева на свет. И обернуть свое лицо солнцу – словно заново родиться. Чтобы лицезреть Его - Великое Дитя чрева Дамаска.
Его зовут al hamidiya.
Устремленный ввысь минаретами дворец потрясающей красоты. Сверкающие мраморные поверхности, полотна мозаики, сокрытыет в прохладных арках святыни. За стенами al hamidiya - старый город – перепевы улочек, лабиринтов, лавок, сладостей и пестрых платков. Церкви – армянские, православные, католические церкви, мечети, и даже старая крепость.
В течение трех дней, последующих за знакомством с al hamidiya – наши траектории ежедневно менялись и перетекали одна в другую, как водится, после наивысшего пика.
В первый день мы взяли курс на Средиземное море и город Hom, достигнув промышленного города-острова Arwar, и большого города с прибалтийским названием Tartus. На следующий день – в пустыню, к развалинам мертвого римского города Palmyra, останки которого являют собой законченную архитектурную форму.
По дороге в на 66 километре от Palmyra, недалеко от указателя на Bagdad, как всегда случайно, в русскоязычный гайде прочла про деревню, где до сих пор говорять на арамейском. Так, в последний день мы открыли для себя монастыри Sednay и Мaalula.
Сирия не разочаровала.
